…А через десяток секунд редеющий на глазах строй разбойников сначала дрогнул, разделившись на две неравные половины, потом подался назад и сломался: сначала с диким криком попытался прыгнуть в кусты оставшийся без левой руки бородатый коротышка с топором; оседая с перерубленным мною позвоночником, он отвлек на себя внимание еще двух товарищей, явно не мечтавших о таком конце и тут же нарвавшихся на мечи Беаты. Потом в кусты попытались прыгнуть сразу два мужика и тоже не успели: я дотянулся до ноги одного, а Беата вогнала меч в почку второго. А после их криков началось повальное бегство: растерявшие боевой дух громилы бросали оружие, орали от страха и пытались скрыться от свиста ножей и ударов мечей… Все, кроме одного: прикрываясь телом своего же товарища, возле ствола здоровенной лиственницы стоял кряжистый мужик с дубиной в правой руке и пытался отдавать никому не нужные команды…
Тело перед ним стоять не хотело и не могло – пара ножей Оливии уже оборвали его жизнь, но в могучей руке предводителя оно превратилось в своеобразный щит.
– Он мой! – прорычал Брол, снося последнее препятствие на пути к здоровяку, и нанес страшный удар посохом по правому плечу мужика. Но промахнулся. А мелькнувшая в воздухе дубина – нет: окровавленное дерево вмяло грудную клетку воина, словно бумажную, и Брол ничком повалился на землю…
– Подвиньтесь! – заорал Глаз, не видевший цель со своей позиции, но было поздно: озверев от потери сразу двух воспитанников, я в два прыжка оказался рядом с ухмыляющимся уродом и, отбив в сторону очень быстрый и сильный удар, сначала по очереди отрубил ему обе руки, а потом, дав понять, что убиваю, смахнул с плеч голову…
…Брол умирал. Сломанные дубиной ребра пробили внутренние органы, и кашляющий кровью парень, потеряв сознание от боли, вытянулся на земле, так и не выпустив из руки верный посох. Глаз, присев на колени рядом с ним, тяжело вздохнул и, посмотрев на меня, отрицательно покачал головой:
– Не жилец… Минут двадцать… от силы час… Охренеть…
Скрипнув зубами, Оливия вдруг сорвалась с места и метнулась назад, за мою спину. Раздался хрип, за ним еще один, и я вдруг сообразил, что она добивает притворяющихся мертвыми раненых!
– Ненавижу! – донесся до меня короткий полувскрик-полувсхлип, и через минуту, наполненную сдавленными причитаниями, на дороге снова наступила тишина…
…Ребят похоронили на небольшой полянке неподалеку от дороги. Затем, еле отловив трех оставшихся здоровыми лошадей, нагрузили их нашим скарбом и в отвратительном настроении тронулись в путь. И до самых ворот Сента, показавшихся на фоне уже темнеющего неба, не проронили ни слова…
Предъявив офицеру городской стражи сопроводительную грамоту, подписанную самим Дионом, мы мгновенно оказались в центре внимания: под усиленной охраной нас проводили в лучшую гостиницу города и поселили в шикарнейшие для этого мира апартаменты. Капитан, имя которого я не удосужился запомнить, пообещал, что с утра лично поговорит с капитанами кораблей, стоящих в порту, и договорится с ними о плавании в Эразм, и, видя, в каком мы настроении, откланялся. Покидав вещи где попало, молодежь разбрелась по комнатам, а я, Беата и Глаз, заказав вина в таверне, здорово нажрались…
Мне не спалось. Лежа около Эрика, я умирала от страха, заново переживая бой на дороге: каждый удар или выстрел, направленный в сторону меня или Эрика, мог стать последним, что мы видели в жизни! Нет, я не боялась смерти; да и убивать мне было не впервой, но я впервые почувствовала, что в любой момент могу потерять того, кто мне дорог, и впервые засомневалась в правильности принятого решения связать свою жизнь с Ольгердом и его людьми! Там, в оставшемся позади Веллоре, меня ждала относительно спокойная и размеренная жизнь в королевском дворце, в окружении верных слуг и рядом с Эриком. Папа, проговоривший со мной всю ночь перед нашим отъездом, был вне себя от горя: прощаться с недавно вновь обретенной дочерью ему было невыносимо больно, но я чувствовала, что должна быть рядом с теми, кто смог мне помочь в трудные для меня времена. Я, как на духу, рассказала незнакомому по большому счету человеку все, что со мной происходило за эти месяцы, и он, надолго задумавшись, признался, что и сам бы поступил так же… А потом благословил меня и сказал, что не против моего брака с Эриком. И что если я вернусь к нему до свадьбы, будет счастлив сыграть ее у себя во дворце. Естественно, Эрику я этого не сказала – он и так был вне себя от счастья, узнав от меня о том, что папа послал в его городок пару верных людей, которые перевезут его отца в Веллор в пожалованное Эрику имение, и что отныне его семья никогда не будет нуждаться. Провожая нас у городских ворот, папа пообещал мне, что приложит силы, чтобы найти и моего второго отца – графа Норенго… Обняв его, я села на лошадку, счастливая от осознания того, что там, впереди, наполненная событиями Жизнь! А сейчас, спустя несколько дней, мне стало жутко страшно…
– Не спится? – приоткрыв один глаз, тихо спросил Эрик и, аккуратно приобняв меня за плечи, нежно поцеловал куда-то в шею. – Их было слишком много, милая… Мы и так отбились малой кровью…
– Я знаю… я думаю не о них… хотя ребят страшно не хватает… – глотая слова, вдруг заторопилась выговориться я. – Мне вдруг стало жутко от мысли, что могли убить тебя… или меня… А ведь я еще тебя совсем не знаю… а мне так хочется быть рядом с тобой вечно… чувствовать твой запах, тепло твоих ладоней, видеть твои глаза… Молчи! – Видя, что он порывается что-то сказать, я потянулась к его губам своими и закрыла глаза от нахлынувшего ощущения безграничного, ни с чем не сравнимого счастья… а, почувствовав, как он замер, сдерживая свое желание, повернулась к нему грудью и, задрав ночную рубашку до самой шеи, не отрываясь от его губ, прижалась к его груди…